Последнее время происходит очевидная активизация дискуссии вокруг Христианской догматики. Удивительно то, что к этой дискуссии заинтересованно подключаются даже те, кого невозможно заподозрить в религиозных взглядах на жизнь.
Не смолкают разговоры об аде, и в них уже наметилось понимание необходимости разделять ад, как некое субъективное состояние измотанной и «недокормленной» души, и ад, как фольклорное место посмертного воздаяния «с чертями и сковородками».
История со страшным судом вызывает все меньше доверия, особенно у тех, кто так и не смог найти этого словосочетания во всех Четырех Евангелие; там есть «божий» суд, присутствует «праведный» суд, просто «суд», да же есть описание страшных последствий суда, но о планах Бога-Отца судить человека «по-страшному» нам там не сообщают.
Многие уже давно обратили внимание на откровенное несовпадение идеи Иисуса о непротивлении злу с призывами организовывать новые «крестовые походы» от его имени, на всё то, что мы злом назначаем.
Но вот о чем невозможно даже начать разговор, ни с высоколобыми интеллектуалами от религии, ни с полуграмотными бабульками, так это о «жертве Христа». Тут все должно стоять на своих местах.
Вам будут предлагать к рассмотрению более и менее либеральные смыслы жертвы, о которых мы поговорим ниже, но продолжение разговора на эту тему возможно только при одном условии, — жертва была, и это не должно вызывает никаких сомнений.
Один из моих оппонентов насчитал в толковых словарях шестнадцать определений «жертвы», и чтобы не уходить в философские и лингвистические изыскания, вспомним три основных смысла жертвы, которые встречаются в Библейской традиции: заместительная, искупительная и очистительная.
Я готов по отдельности, но то, что называется по запросу, рассмотреть все эти типы, но для начала, предлагаю разобраться в общих чертах жертвы, которые присутствуют во всех трех.
Сама идея «что-то» пожертвовать Богу или «чем-то» пожертвовать ради Него, возникает как отклик на виновность, греховность или изначальную «испорченность» человека, отсюда и необходимость очистить человека от этой испорченности, загладить вину или искупить грех.
Понятно, что имя изначальной испорченности «первородный» грех, и именно о нём говорит ап. Павел в своем Послании к Римлянам, глава 5, стих 12: «Посему, как одним человеком грех вошел в мир, и грехом — смерть, так и смерть перешла во всех человеков, потому что в нем все согрешили».
Ап. Павел относит первородный грех и все грехи совершённые до Иисусовой эпохи к преступлениям Первого Завета (Евр.9.15).
Удивительным является тот факт, что идея наследуемого греха умерла естественной теологической смертью ещё у еврейских пророков.
У Иезекиля: «И было ко мне слово Господне: зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу, говоря: «отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина?» 18:1-2.
И сам же пророк отвечает в той же главе: «…сын не понесет вины отца…» 18:20.
Идеи первородного греха нет и в той части Нового Завета, которая описывает жизнь Иисуса Христа, и сам Спаситель никогда, нигде, и ничего не говорил о «первородном грехе», согласитесь, странная забывчивость для Бога; но он (первородный грех) вновь появляется в посланиях ап. Павла, и не обратить на это внимание мы не имеем права.
Зачем потребовалось возрождать к жизни, этот рудимент старой традиции, входивший в очевидное противоречие с представлениями о любвеобильным Боге – Отце, с которыми воплотился в нашем мире Иисус Назарянин?
Ответ на этот вопрос очень прост и практичен, и в нём нет никакой сакральности — для решения серьезнейшей теологический задачи.
Несмотря на все усилия последователей Иисуса, народом наименее податливым и восприимчивым к учениям Христа оставались евреи. Апостол Павел был решительно настроен сделать учения Иисуса приемлемым для своих соплеменников.
Пропастью между Старым и Новым Заветами, которую ученикам Иисуса не удавалось перекрыть никакими теологическим построениями, являлись различия в представлениях о Боге, как о гневливом господине или справедливом царе, бытовавшие среди евреев, с теми представлениями о милосердном и любящем Отце, которое своей жизнью раскрывал Иисус.
Никто не решался представлять себе Отца Иисуса, как Ветхозаветного Бога, сидящим на горе Синай, и кидающего камни в своих вероисповедальных подданных.
Теологическим звеном, объединяющим два эти представления должна была стать «жертва», которая искупала все грехи человечества, в том числе и первородный — Адамический грех.
Грех, полученный по наследству от пра-пра-пращуров довлеет над отношениями человека и Бога, и по замыслу единственного автора этой конструкции Савла из Тарса (ап. Павел), жертва должна была изменить отношение Бога к человеку, то есть, если до «жертвы» Бог, будучи господином и царем, гневался на человека за первородное отступничество, то получив «жертву» Он менял свой гнев на милость, и становился любящим Отцом искупленного человечества, — получалось просто и красиво.
Но что не так в такой «красоте»? Если задуматься – всё не так…
Рассмотрим несколько аспектов жертвы, и начнем с относительно простого, — нравственно-этического.
Чувство справедливости составляет основу нравственного отклика человека на реальность, и возникает вопрос: в чем справедливость решения, когда за поступки одних людей отвечать приходится другому, — тому, кто их не совершал? Почему мы должны благодарить Того, кто придумал эту «схему» искупления нашей вины чьей-то кровью, и что за извращенная любовь должна нас привязывать к «богу», которой чужой смертью избавил нас от наказанья?
С теологическим аспектом жертвы все ещё сложнее: история с жертвоприношением – это история управляемого Бога.
Бог каким-то определенным образом относится к своему творению, точнее к малой его части – человеку, и нам предлагается поверить в то, что эта малая часть каким-то образом может изменить отношение к себе самого Бога, причем изменить довольно не сложным образом, — дав взятку в виде жертвы.
Забудьте про всемогущество, всеведение и всевластие Бога – принесите жертву, и Бог посмотрит на вас «другими глазами»; то есть человек способен через жертву управлять волей Бога.
Философский взгляд на жертву, выводит её обсуждение за рамки здравого смысла. Нам предлагают принять тот факт, что Бог, будучи вечным и бесконечным, может откликаться на события во времени, что Он, будучи Абсолютом, изменяется под влиянием суб-абсолютного проявления.
Кто из здравомыслящих людей возьмется утверждать, что несовершенный человек, являясь следствием, способен откорректировать совершенную первопричину, — Бога.
Далее. У жертвы всегда есть конечный «получатель» тот, кому эта жертва предназначается. Жертва не приносится «в никуда», она может напрямую искупать грех перед Богом, брать на себя вину за чьи-то грехи, очищать от грехов, но во всех этих вариантах, и даже в тех, которые ещё можно придумать, Бог должен поменять свое отношение к тому, кто эту жертву приносит, или во имя кого она приносится.
Само допущение перемены в Боге, — «сменил гнев на милость», — вызывает определенное изумление.
Идея неизменности Творца всего сущего, проходит красной нитью через всю Библию, и именно на неизменности Бога держится устойчивость всего мироздания:
«Ибо Я — Господь, Я не изменяюсь». Мал.3:6.
«Бог не человек, чтоб Ему лгать, и не сын человеческий, чтоб Ему изменяться. (Чис.23:19)
Тот, кто говорит о восприимчивости Богу к жертвенному подношению, а по сути о Его изменяемости, должен отдавать себе отчет, что он входит в прямое противоречие с Библией, потому, что он говорит о Боге:
«…….у Которого нет изменения и ни тени перемены» (Иак.1:17)
И это не последние противоречие. С Библейской точки зрения Бог не может быть не единым и допуская неоднозначность или двойственность Бога мы ещё раз входим в жесткое противостояние с Библейской традицией.
Единый Бог не может и казнить и миловать; для этого Он должен нести в себе два несогласованных начала, но в этом случае одно из этих начал будет происходит из другого небожественного истока, происходить от не-Бога.
Подобные рассуждения послужили поводом для появления всех изотерических концепций, где помимо Бога, который там присутствует, в том или ином виде, обязательно есть «противо-бог».
Идея жертвы ставит под сомнение единство Бога, Богу надо быть и осуждающим, и прощающим, но Он един: «…Господь, Бог наш, един есть» (Мк.12:29).
Христианская традиция за решение задачи по примирению двух Заветов платит страшную цену, допуская присутствие в своей догматике откровенно языческой идеи жертвенного искупления, и поклоняясь невменяемому, — переменчивому и противоречивому, — Богу. Когда-то это должно закончится…
Некорректно считать вариантом, который сглаживает противоречие между жертвой и «неизменностью-противоречивостью» Бога, предлагаемое рассуждение о том, что Бог всегда любил человека, и жертва была, как бы, не для Него, но после жертвоприношения Он окончательно принял человека.
Перемена в категориях «любил-окончательно принял» не перестает быть переменой, а удаление Бога, как получателя жертвы, из контекста обсуждения, отменяет религиозный взгляд на эту идею, и переводит разговор о жертве в плоскость рассмотрения психологической или социальной модели поведения.
В заключении Первой части материала, хотелось бы провести четкую грань, между жертвой Богу и даром Богу, их часто путают, а это далеко не одно и тоже.
Жертва не может быть даром. Дар всегда безусловен, то есть его отдают вне зависимости от каких-либо обстоятельств. Сам факт дарения не привязан к выполнению тех или иных обязательств, им просто одаривают, в отличии от жертвы, которая всегда содержит некую корысть, то есть подразумевает встречные обязательства Того, кому приносится жертва, другими словам, жертва всегда обусловлена; жертвуют ради чего-то, чтобы что-то получить взамен, например расположение или прощение.
Противоречие между неизменностью Бога и возможностью изменить его «жертвой» является неразрешимым в рамках Библейской традиции: или Бог не изменен, о чем нам говорят два завета Ветхий и Новый, или Его можно изменить жертвой, — третьего не дано.
То же и с единством Бога, если Он – един, и Он — Бог есть любовь, то говорить о нелюбви в его проявлениях просто некорректно.
Конечно жертва, как часть культа древних народов, как теологический факт или культурологический феномен, имеет право на существование в историях Ветхого Завета, но в контексте единого звучания Ветхого и Нового завета, жертва диссонирует анти- библейским аккордом.
Во второй части материала речь пойдет о «жертве» Иисуса, точнее о откровении Иисуса и попытках свести это откровение к идеи искупительной жертвы.
Наряду с анти-библейским характером идеи жертвенного искупления мы приведем аргументы в пользу анти-христианской направленности такой версии жизни Спасителя.
Если Христос – Бог, то он знал, через что ему предстоит пройти, а если знал, то зачем пошёл на это? Почему не спас сам себя? Почему Бог-Отец допустил такое поистине трагическое развитие событий? Почему не предотвратил муки единородного сына? Эти вопросы остаются без внятного ответа уже две тысячи лет….
Хотя конфессиональные варианты нам хорошо известны, и все они прекрасно укладываются в жертвенную модель поведения Христа: человечество погрязло в грехе, пришёл Спаситель, принял на себя все грехи и во имя спасения человечества принес себя в жертву.
Давайте обратимся к жизни Иисуса и к тому учению, которое он нам раскрыл своей жизнью.
Начнем с того, что сам Иисус категорически отвергал жертвенные модели религиозного поведения.
(подкат)
Общеизвестным фактом является празднование бескровной Пасхи; такое «нововведение» Иисус ввел среди своего ближайшего окружения.
На праздничном столе у них были только вино, хлеба и горькие травы, то есть Пасха праздновалась без мяса жертвенного животного.
Далее. Проживая человеческую жизнь, Иисус никогда не рассчитывал на сверхчеловеческое участие в решении своих земных проблем, и в момент своей трагической смерти, он не просил у Бога участия, на которое не мог бы рассчитывать ни один уходящий из жизни человек. Иисус прожил эту жизнь как человек и хотел умереть как человек, так, как в подобных обстоятельствах предательства и произвола, — умирал бы любой из его земных братьев.
Иисус закончил свои земные дела, о чем он неоднократно говорил своим апостолам, ему пришло время уходить, и решение уходить было решением Иисуса, но вот способ прерывания его жизни, — было выбором «человека».
Предположение о том, что ужасающая расправа в виде крестной казни, была одобрена и принята Небесным Отцом, может быть выдвинуто только в качестве оскорбления Бога.
Воля Бога воплотила Его Сына на нашей планете; по воле Бога Иисус раскрыл нам Евангелие об Отцовстве Бога, сыновстве человека и всеобщем братстве людей, и по той же воле он закончил свой земной путь…
Но приписывать Божественному желанию Отца получение кровавого подношения, в виде распятого Сына, для умиротворения собственного гнева означает перечеркивать все усилия, потраченные Иисусом на выведения наших представлений о Боге из мрака Ветхозаветных сказок, в которых Боги-тираны, в мстительном порыве увлекались геноцидом.
Именно проживание человеческой жизни, раскрывающей нам Бога как милосердного и любящего родителя и было основным смыслом посвящения Иисуса нашему запутавшемуся миру.
Наш Бог не гневливый господин и не справедливый царь, каким нам его рисует Ветхий Завет, а любящий и милосердный Отец, который, как любой Отец хочет, чтоб его дети становились прекрасными и совершенными созданиями.
В вечности звучит призыв-наказ Иисуса: «Будьте совершенны…», и это наказ Нового Завета, в отличии от наказа Ветхого Завета, который требует, — будьте не греховны.
Иисус показал, как человек может, проживая эту жизнь в любви к Небесному Отцу и в служении своим братьям, естественным образом приходить к своему спасению.
Иисус призывал нас спасаться не через то, что мы делаем, а через то, кем мы являемся: «…да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5.45).
Именно сыновство, как дар Бога, вера человека в этот дар, и вера в того, кто своей жизнью раскрыл нам этот дар – в Иисуса, и обеспечивает человеку его вечное спасение:
«Вы уверовали и поэтому были спасены благодаря вашей вере. Не своими силами вы обрели спасение. Ваше спасение – дар Божий, а не вознаграждение за труды, так что никто не может хвалиться собой». (Еф, 2, 8-9)
Такое представление о спасении человека окончательно хоронит все возможные вариации относительно жертвенной смерти на кресте.
У креста Иисуса есть великие смыслы, но не один из них не связан с умиротворение или увещеванием переменчивого Бога, и события последнего дня земной жизни Иисуса раскрывают нам эти смыслы.
Обсуждению смыслов Креста посвящена отдельная работа: Распятие. Смыслы Креста. (ссылка).
Его терпимое отношение к судилищу синедриона, презрению Кайфы, трусости Пилата на фоне постоянных истязаний и унижений, просто поражает.
Разве тот, кого несправедливо осудили не имел право на гневные протесты, разве преданный и оговорённый не мог разразиться проклятьями в адрес своих палачей, а сколько ненависти и желчи он мог бы излить на толпу, кричащую «распни его…», ту самую толпу, которая ранее с восторгом встречала его при въезде в Иерусалим.
Но мы не слышим от Иисуса ничего подобного, только просьба к Отцу за всех участников этой расправы: «Отец прости им, они не ведают, что творят», — и короткий спасительный разговор с одним из двух приговоренных разбойников.
Для Иисуса на голгофе не было римской стражи, кричащей толпы, злорадствующих членов синедриона и испуганных женщин, были только дети одного Отца, — его братья и сестры.
Единственной общностью, в которой реакцией на всё является любовь, есть и будет семья. В семье всегда заблуждения уходят на второй план перед общим родством, а неправота отступает перед единством происхождения. В семье нет своих и чужих, близких и далеких, друзей и врагов, есть только члены одного объединения, одного братства, духовного братства вероисповедальных сынов Бога.
И звучит Евангелие Иисуса: «Все мы дети одного Отца, поэтому все мы братья».
Есть только два варианта отношения к смерти Иисуса Христа. Первый, — Иисус жертва Бога, в этом случае нам должно быть бесконечно стыдно перед тем самым Богом, который, — дальше внимание: «вынужден был послать на смерть своего безгрешного Сына, затем, чтобы приняв жертву самому себе, вырвать нас из лап греха и порока» — согласитесь, это даже звучит как бред…
Второй вариант, — Иисус откровение Бога, — откровение Отца своим детям, которое он передал через своего Сына, — а это не бред…
Бог в буквальном смысле показал нам себя в Иисусе, читаем у Иоанна: «Видевший меня видел Отца» (14.9). — и рождается вопрос: какие черты в Сыне могут вывести нас на предположение о том, что его Отец способен обернуться любовью к своим детям, только при виде кровавой жертвы? Разве такого Отца мы видим, глядя на Иисуса, разве волю такого Бога он исполнял врачую тела и души, разве именем такого Бога он даровал нам спасение:
«Воля Пославшего Меня есть та, чтобы всякий, видящий Сына и верующий в Него, имел жизнь вечную» (Ин. 6.40).
Жизнь, а не смерть Иисуса раскрыла нам милосердную и любвеобильную сущность Бога и напомнила каждому из нас о Божественном достоинстве человека.
Именно жизнь Иисуса, показала нам Путь самопретворения, раскрыла Истину Богосыновства, и даровала вечную Жизнь:
«Я есть Путь, Истина и Жизнь» (Ин.14:6)
Идея жертвенного искупления носит не только анти-библейский характер, о чем мы говорили в Первой части, но и является, по сути своей, антихристианской идеей.
Уберите жертву и вся конструкция Христианской традиции придет в движение, рухнет ли она, не знаю, но то, что при этом возможном обрушении не «пострадает» Иисус – по-моему очевидно, и то, что под её обломками не будет похоронена Евангелие Иисуса, тоже факт:
«Все мы дети одного Отца, поэтому все мы братья».