Религия, что это? Последнее пристанище слабых душ, убежище для ленивых и необразованных представителей рода человеческого или единственный способ вырваться за горизонт реального, обрести отношение к целому и встать на путь бесконечного самопретворения?

Давайте разбираться…

Если брать за основу перевод с латыни, то религия: religare, -означает «связывать», «соединять», — и эта версия прописана практически во всех толковых словарях. Но, если быть корректным в переводе, то смысл «связи» и «соединения» содержится в глаголе ligare, тогда re-ligare можно обоснованно перевести как «восстановление связи» и «воссоединение».

Восстановление связи с кем или с чем? Тут можно сразу «завязываться на бога», что будет вполне ожидаемо и объяснимо, но мне бы хотелось, для начала, посмотреть на феномен религиозности шире.

Возможно ли говорить о религиозности вне контекста отношений с Богом?

Перед глазами возникает, не очень оригинальный, но вполне рабочий образ «лестницы», по которой мы поднимаемся, проживая эту жизнь. Каждая последующая ступенька, на которую нужно поставить ногу, в той или иной степени нестабильна, туманна, плохо очерчена. Мы беремся за перила, ищем опору, проверяем на прочность, и наконец, решившись, переносим вес своего тела на следующую ступеньку; делаем шаг, — это следующий уровень. Мы там топчемся, утрамбовываем и расширяем поверхность ступени, и, через какое-то время задаёмся вопросом: идти дальше или остаться на достигнутой высоте?

А теперь представьте, что дальше ступенек нет. Что-то подсказывает, что на этом месте лестница не должна обрываться; и прошли вроде совсем немного, и перила (у каждого свои) имеют какое-то продолжение, а следующей ступеньки не видно….

Остановка и бесконечное топтание на достигнутом уровне приводит к потери живой связи с прошлым опытом; набранные знания живут как бы отдельно от нас, вступая в самостоятельные объединения и создавая новые комбинации старых смыслов, которые мы лукаво принимаем за смыслы новые.

Мы продолжаем бесконечно утрамбовывать и ровнять эту ступеньку; нашу жизнь заполняет определенность, а за ней приходит и обыденность.

Но возникающая в такие периоды жизни маята неудовлетворенности требует дальнейшего движения, — необходимость сделать очередной шаг.

И появляется иное отношение к отсутствию ступени, мы по-прежнему её не видим, но начинаем предполагать, что она есть, только пока для нас недоступна, непостижима или просто недосягаема; возможно она принадлежит какой-то иной реальности, но мы начинаем верить, что она существует…

Попытка нащупать эту ступеньку, приводит к появлению связи с этим новым уровнем, и по мере её укрепления, возникает стремление эту связь реализовать; растет не только наша вера в то, что этот следующий уровень реален, но и появляется уверенность в правильности принятого решения — двигаться дальше.

Такой шаг в непостижимость рождает научную гипотезу, философскую концепцию или…

Сделать шаг с последней, хорошо утрамбованной ступени, нам мешает мировозренческая нечестность, философская слепота и обычная житейская трусость.

Но давайте вернемся к привычному взгляду на этот феномен, и попробуем заново открыть, хотя бы для себя, смыслы, изуродованные в словарях, заболтанные в проповедях и разменянные на общепринятость в теологических спорах.

Мы будем исходить из того, что субъектом приложения усилий по «восстановлению связи» (religare) является человек, то есть на этом конце «воссоединения» находится не какой-то усредненный религиозный тип, не конфессия и не общинка, и тем более не социальный институт в виде церкви, но конкретный индивидуум.

А объектом таких отношений является «ТО», что для человека, в данный момент времени, представляет безусловную ценность.

Это может быть новорожденное дитя для своей матери, или результаты научного эксперимента для ученого…

Религиозность человека складывается из его отношений с тем, что он определяет для себя как безусловную ценность; эти отношения несут в себе очевидную эмоциональную составляющую и сопровождаются набором опыта в построении таких отношений.

Мать, выстраивая отношения со своим дитя, и испытывая все восторги и страхи материнства, набирает опыт отношений с той ценностью, которой является для неё ребенок. Ученый, проживая все волнения предстающего открытия, формирует свой научный багаж в процессе выстраивания отношений с новой реальностью своего опыта. Мать, в этом смысле, проявляет религиозность, и ученый – религиозен. Мы возьмемся утверждать, что религиозность человека является врожденным и основополагающим фактором человеческого сознания, и он (фактор) имеет естественное происхождение.

В пользу этого утверждения можно привести тот неоспоримый факт, что религиозные стремления появлялись и продолжают появляться повсеместно; они никак не привязаны ни к географии своих появлений, ни к эпохам, в которых они зарождаются.

В двух обозначенных примерах (мать и ученый), есть одна общая черта, в обоих случаях и субъекты переживаний и те объекты, которые являются предметами их переживаний (дитя или открытие) принадлежат одной реальности.

Но объект таких же переживаний может находиться за пределами воспринимаемой нами реальности, в этом случае ценность будет нуждаться в символических обозначениях, таких как Первопричина, Абсолют или Бог, и выражаться в идеях, например: Большого взрыва, Вселенского разума или Творца всего сущего.

Тогда стремление к такой ценности будут выводить человека за горизонт реального, опыт построения отношений с ней будет основан исключительно на вере, а переживания будут носить трансцендентный характер.

«Бог» не принадлежит нашей реальности, выстраивание отношений с ним всегда связано с определенными рисками, главный из которых незнание характера этих отношений, и, соответственно неопределенность в характере тех чувств и переживаний, которые будут сопровождать набор религиозного опыта.

Религиозный опыт это опыт построения отношений с безусловной ценностью, основанный на позитивной и живой вере. Он представляет собой исключительно духовный и субъективный феномен, который, однако, позволяет прикоснуться человеку к высочайшим сферам объективной реальности.

Существующая реальность религиозного опыта пропорциональная его духовному содержанию и выходит за пределы науки, философии, мудрости и всех других человеческих достижений.

Религиозная традиция, по сути, есть удачная попытка социализации веры. Она (традиция)появляется тогда, когда конкретный человек настойчиво и результативно делиться своим религиозным опытом построения отношений с «богом», а также своими переживаниями на этот счет.

Как правило религиозная традиция возникает в одном человеке благодаря соединению в его опыте яркости религиозного переживания, с организаторским способностями и талантом проповедника. Такой человек в попытке передать эти сильные чувства, вольно или невольно, начинает «подталкивать – принуждать» окружающих его людей к повторению своего опыта; он настаивает: «вам надо поступать так же, как я», — так же чувствовать и так же обретать.

Такие одаренные люди, в попытках тиражировать свои переживания и фиксировать передаваемый опыт и создают основу того, что мы называем традицией в религии.

Классическим примером создания религиозной традиции одним человеком, является конечно же ап. Павел и современная версия Христианства, как результат его встречи с Иисусом на Дамасской дороге.

Ещё раз: проблемы начинаются не тогда, когда в человеке просыпается религиозное чувство, и не тогда, когда он, опираясь на это чувство, обретает опыт приближения к «богу», а тогда, когда он, желая передать это опыт другим людям, вынужден облекать его в идеи о «боге», и делает такие идеи «истиной в последней инстанции».

Попытки символизировать подобные идеи со временем приводят к появлению «символа веры», догматов и сопутствующей теологии; рождается культ, появляются обряды и ритуалы, призванные укреплять и распространять нарождающеюся традицию.

Самым «безобидным» результатом символизации идей о «боге», является возникновения института священства и появление всякого рода атрибутики в виде «камней», «стен», икон, мощей, святой воды и т.п., самым небезобидным,- подмена стремлений: верующий человек вместо стремления найти Бога, стремится найти утешение в идеях о Боге.

«Религия, это отношение человека к Богу, а не к высказываниям о Боге».

Люди, приобщившие себя к религиозной традиции, вместо того чтобы повышать свою восприимчивость к Богу, бросают все силы, на изучение конфессиональной правды о Боге.

Одобрение символа веры, убежденность в правоте догматов и приобщение к культу, есть всего лишь акты интеллектуального согласия и принятия чьих-топредставлений о Боге.

«Бога можно познать исключительно в реальностях опыта; его никогда не понять только умозрительно».

Такое «согласие – принятие», способно затрагивать нашу эмоциональную сферу, может повышать уровень человеческой нравственности, и даже приводить, хотя и не всегда, к изменению норм общественного поведения, но никогда интеллектуальное согласие с тем, что стало частью нашей реальности, не может восстановить связь с той  безусловной ценностью, которая не является частью нашей реальности, лежит за её пределами, принадлежит к «иному бытию».

К мировозренчески честным, философски открытым и смелым людям, в результате их прибывания к той или иной религиозной традиции, рано или поздно, возвращается и неудовлетворенность, и маята, и ощущение вселенского сиротства, которые они старались растворить в традиционном опыте.

Истовое желание выйти за горизонт обыденности, прикоснуться к истинным ценностям, закончилось для них обязательным посещением специально оборудованных помещений и бубнением заученных стишков.

То, что должно было объединить человека со вселенной, разъединило его даже с теми, кто находится рядом, у кого есть другие «символы веры» или иные идеи о Боге.

Примечание: «бог», как обозначение некой ценности, написано с маленькой буквы и в кавычках, чтобы любой желающий мог заменить его на доступную и понятную ему ценность; с учетом контекста, смысл сказанного не изменится.

Все критики религиозности обсуждают традицию и только традицию. Ни религиозные чувства, ни личный религиозный опыт верующего человека, то есть все то, что составляет основу религии (religare) для обсуждения им недоступны.

Элементарное неумение, а порой и нежелание отличать религию как личное переживание, от религиозной традиции, как переживания прошедшего социализацию, приводит к тому, что оценка действий религиозной традиции распространяется на жизнь индивидуального верующего.

Подчеркну: поводом для обсуждения всегда является религиозная традиция, а решения, вольно или невольно, выносятся по поводу «религии вообще». В результате на конкретного верующего пытаются повесить всё, что веками творили и продолжают творить религиозные объединения и церкви.

Всегда по «приговорам» оглашаемым традициям, «наказание отбывают» обычные люди, чья вина заключается лишь в том, что в какой-то момент они проявили «слабость-недальновидность» и поверили в «иное бытие» …

Всякого рода «умники», стремясь иметь свое мнение по религиозным вопросам, вспоминают верующим, да и самому Богу всё: крестовые походы, костры инквизиции, мракобесие средних веков, и «вероисповедальных» тиранов современности.

Самодовольная интеллектуальность, лишённая духовной проницательности, начинает отвязано вещать о Боге, исключительно в контексте его вредоносности или как минимум, бесполезности.

Эти господа, отполировавшие до блеска ступеньку своей материалистической определенности, считают своим долгом организовывать с неё разрушительные, — как они думают, — набеги на непостижимость Бога.

И на этой ступеньке они не одни, на той же ступеньке окончательности, только с другой стороны, находятся все последователи традиционных религий, которые ревностно и нетерпимо относятся к попыткам отдельного человека построить с Богом свои личные отношения.

В своём вечном споре и материалисты и церковники чувствуют себя уверенно и хорошо. Материалисты пытаются, и не всегда безуспешно, загнать религиозную традицию в угол, бездоказательностью существования «иного бытия», в ответ традиция, с тем же переменным успехом, тыкает носом материализм в лужу безысходности и ограниченности.

И те и другие, самоизолировались от запредельности, и старательно уничтожают всё, что с их точки зрения является неокончательным, динамичным, а потому ненужным и вредным; они упоительны в своем самодовольстве и самоудовлетворении.

Две «правоты» с таким рвением пытаются завоевать жизненное пространство, что человеку становится неловко от неустроенности своего существовании между двумя этими маяками «окончательными истинами». Он растерян… Одни требуют «веры», другие «веры в неверие».

Как оголтелое «священство» прячется от инакомыслия за непробиваемым забором из писаний и преданий, так и эстетствующий материализм каждый раз умело отгораживаются от критики частоколом из диаграмм, статистики и научных постулатов.

Разговор о «религии вообще» всегда разворачивается в плоскости интеллектуального противостояния: традиция (повторюсь) требует интеллектуального согласия с догмами, материализм эти догмы не принимает и взамен предлагает свою догматику в виде «объективных» научных законов.

И тех и других не очень беспокоит сам человек; они отказываются понимать, что залезая на территорию сакральных отношений человека с Богом, они разрушают самое ценное, что может появиться в жизни каждого из нас: восторг стремления, радость обретения космического предназначения и удовлетворение от участия в самопретворении.

Традиция даёт человеку перила ведущие вверх, под которыми нет ступени, а материализм предлагает ступеньки, но это ступеньки идут вниз, и никаких перил, — рухнешь, так рухнешь…

Вернемся на короткое время к тому формальному определению религиозности, которое прозвучало в первой части: религиозностьчеловека складывается из его отношений с тем, что он определяет для себя как безусловную ценность; эти отношения несут в себе очевидную эмоциональную составляющую и сопровождаются набором опыта в построении таких отношений.

То есть для продолжения разговора нам необходимо определиться с возможным характером отношений;такойхарактер отношений будет задавать и то, какие чувства мы будем испытывать при контакте с ценностью, и содержание обретаемого опыта.

Отношения человека с ценностью могут реализовываться на двух уровнях: они могут ограничиваться уровнем функций, а могут подниматься до уровня раскрытия сути участников этих отношений.

(Далее я буду говорить не об абстрактной ценности, а о истинной ценности, о Боге).

К функциональному уровню я причисляю те отношения, в которых обе стороны, — человек и Бог, — выступают именно как функции. Например, отношения «раб – господин» — это отношения двух функций, отношения «слуга – царь» — из той же серии.

«Раб», «слуга», «господин», «царь» — это функции, определяющие   неравноправные, зависимые и подчиненные позиции участников отношений, но содержательно ничего неговорящие нам о тех людях или существах, которые за этими функциями стоят.

Исполнение функции, как правило, основывается на страхе и стыде: стыде «неисполнения» и страхе «наказания за неисполнение»; страх и стыд обращают человека к его животному началу и являются недостойной мотивацией религиозного поведения.

Любая функция провоцирует её формальное исполнение. Чтобы быть послушным «рабом» и хорошим «слугой» достаточно выработать систему приемов, принять правила, написать кодексы или уставы, выполнение которых и обеспечит лояльное отношение «господина» или «царя».

Окончательность такого положения исключает какое-либо развитие. Она (функция) может «обогащаться» качествами исполнителя: «преданный раб» или «расторопный слуга», — но внутри функции невозможен рост. Преданный и покорный раб навсегда остается рабом, а расторопный слуга обречен на вечное прислуживание.

В отличии от функциональных отношения, которые фиксируют статусные различия участников, отношения по сути раскрываются при семейном характере отношений человека с Богом.

Семью никак невозможно отнести к функциональным объединениям, она дает возможность каждому члену семьи полноценно выражать себя и обеспечивает право любому члену семьи на участие, защиту и любовь.

Такой характер религиозных отношений мы находим в связке «Отец – сын» …

Отцовство нельзя заслужить, от сыновства невозможно отказаться.

Мы сыны не только по факту своего рождения, но и по сути своего предназначения…

Этот статус вечен в мироздании; его нереально потерять, от него невозможно отказаться, и лишить нас этого статуса никто не может. Статус сына Бога не поддается коррекции ни во времени, ни в вечности.

Но у этой неизменности есть свои грани воплощения: уникальность и бесконечная динамичность. Каждый из нас воспринимает Отца уникальным образом, и это восприятие рождает уникальное же к нему отношение.

Однако такое отношение неизбежно меняется по мере нашего взросления, и можно сказать, что смысл нашего духовного развития заключается в способности более полно и по-новому раскрывать для себя любовь нашего Отца.

То, что в мировозренческом детстве мы относили к наказаниям неумолимого Бога, со временем начинает восприниматься нами, как его милосердная забота, и каждый следующий этап жизни будет раскрывать нам всё новые грани этой заботы, и мы с такой же новизной будем откликаться на эту заботу своей переосмысленной любовью.

Динамичность в восприятии Отца исключает ограничения в проявлении сына, то есть в статусе сына Бога для человека возможны и сущностный рост и качественные достижения.

Именно для установления таких отношений человека и Бога, воплотился в нашем мире Иисус.

Его призыв: «…да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мф. 5.45) обращен к нам, — детям Бога.

И к раскрытию именно сыновьих чувств он призывал нас, говоря: «Смотрите, какую любовь дал нам Отец, чтобы нам называться и быть детьми Божиими» (1Ин 3:1).

Повторюсь: сущностное проявление, такое как сыновство, зиждется на семейных ценностях и на любви, что само по себе освобождает от страха, прививает ответственность за дела семьи и смиряет всех членов этой семьиосознанием своей вторичности по отношению к главе семейства – Небесному Отцу.

Сыновство, в отличии от функции «бого-рабства» или «бого- прислужничества», невозможно исполнять, его можно только проживать.

Проживание истины Богосыновства пробуждает в нас пытливость вселенского ребёнка, который впервые прикоснулся к запредельности своего родителя; мы обретаем упорство в попытках приобщить себя к этой запредельности, и наконец начинаем испытывать настоящую жажду «малой части», которая пытается познавать «целое».

Настойчивость в проживании истины сыновства по отношению к Богу, которую мы без сомнения можем определить как настойчивость в Духе, выводит нас на актуализацию потенциала Божественного совершенства: «Будьте совершенны, как совершенен Отец наш Небесный» (Мф. 5.48), — вряд ли кто-то из думающих людей возьмется утверждать, что этот призыв Бога был обращен к «рабам» или «слугам».

Но не будем забывать, что история оставила нам немало светлых имен Христианских подвижников, которые называли себя «рабами божьими». Очевидно, что духовные достижения не определяются исключительно вопросами позиционирования себя в «небесной семье», и в конечном счете все решает чистота намерений, преданность своей религиозной жизни и настойчивость в Духе.

Традиция и нравственность.Когда-то общечеловеческая нравственность возникла в результате естественных процессов социализации общества, и религиозная традиция способствовала укреплению нравственности, то есть принимала участие в регулировании межличностных отношений, что называется по «горизонтали».

Религиозная традиционность без труда озвучивала от имени Бога запретительные кодексы, — заповеди, — основанные на отрицании чего-то негативного. Примером такой запретительной нравственности являются Заповеди Моисея: «Не убий…» и т.д.

Но роль религиозности не должна сводится исключительно к защите нравственных моделей прошедших лет или к отстаиванию «идеалов» ушедших поколений.

Истинная религиозность основывается на «вертикальных» связях, — человека с Богом. Именно поэтому у такой религиозности появляется возможность выявлять истинные ценностей, высвечивать подлинные идеалы.

Из контактов с иным бытием появляется иная нравственность, основанная не на отрицании негативного, а на утверждении позитивного.

Примером такой нравственности является Нагорная проповедь Иисуса, — Заповеди блаженств.

Как не убить себя интеллектом. Если в вашей жизни появились первые результаты прикосновений к «иному бытию», если вы на мгновение испытали восторг приобщения к чему-то превосходящему, то не пытайтесь зафиксировать это переживание и облечь его в какую-то форму; надо повышать чувствительность к таким контактам, увеличивать их частоту и глубину, — это путь…

Всё настоящее в нашей жизни, что воспринимается нами как «не приходящее и вечное», — плохо поддается фиксации и определению.

Человеческое знание всегда частично, это знание «следствия», которое пытается познать «причину», и старается описать причину в терминах следствия. Только поддерживая и развивая в себе разумный контакт с непостижимостью, сохраняя подвижность, отказываясь от «окончательных» выводов и «выверенных» формулировок, можно сохранить способность открываться новому знанию, обретать космическую мудрость и через проницание реальности, стремится к истинным ценностям.

Подлинное — всегда динамично, оно живет, стремится, развивается, изменяется и вновь живет, и вновь стремится…

Как выжить пребывая в традиции. Когда ваши результаты, в вашем понимании, перестанут быть скромными, не начинайте носиться с ними, стараясь их куда-то «пристроить» или с чем-то соотнести.

Не бойтесь остаться с ними «один на один;» эти первые опыты слишком легко заболтать в казенных проповедях и размазать по бесконечным ритуалам.

Если вы все-таки пойдете по такому пути, то готовьтесь к тому, что почти сразу вы столкнетесь с человеческим мнением по поводу своей «пригодности» или «непригодности» для Бога, в основе которого будет лежать конфессиональные представление о Божественных приоритетах. В этом случае условия вашего «спасения» будут определяться людьми, на основании человеческих же идей о Боге, высказанных от имени Бога.

Такой подход делает Божественную непостижимость предсказуемо доступной и понятной, и конечно же не способствует получению трансцендентного опыта взаимодействия с Источником всего: «Царство Моё не от мира сего» (Ин 18:36).

Традиция, лишенная фундамента личных переживаний отдельного верующего, вырождается в инструмент манипуляции, провоцирует формализм в вере, опускается до приторговывания спасением. Пребывание в ней неизбежно приводит к конфликту между требованиями закостенелой догматики и веяньями меняющейся жизни.

Этот конфликт погружает сознание верующего в дезорганизующую плоскость «критики и критикуемого», и тогда на повестку дня вновь выходит «стыд» неисполнения, и «страх» наказания за неисполнение тех догматических установок, которые традиция привнесла в отношения человека с Богом, — человек превращается в раба.

Раб через надсмотрщика говорит с «господином», слуга через управляющего говорит с «царем», но в семейных отношениях сына и Отца нет и не может быть никакого посредничества.

Никто не мешает «сыну и Отцу» общаться напрямую, и  приглашать на этот праздник общения близких и друзей, проводить эти встречи в каком-то помещении с ритуалами и песнопениями, но это сущностно ничего к таким отношениям не добавляет. Да, — это красиво, да, — это может быть интересно, но это не главное.

Главное — вера. «Пусть термин «вера» означает отношение индивидуума к Богу, а не общую религиозную позицию, о которой договорилась группа людей: «Ты имеешь веру? Тогда имей её в себе».

В группе возможно вероисповедание, но объединять верующих должны цели, а не символы веры. При этом: «В духовных отношениях верующего сына и божественного Отца не может быть никакой доктринальной окончательности и сектантского осознания превосходства своей группы над другими».

Что же такое религия. Религия – это не рабская вера в угрозы наказания, и не магические обещания будущих наград, это идущая от сердца преданность человека своим высочайшим   убеждениям.

Религия стремится к неоткрытым идеалам, неисследованным реальностям, сверхчеловеческим ценностям, божественной мудрости и истинному духовному достижению.

«… религия учит самозабвению, расширенной самореализации в сочетании с общественным служением и постижением вселенной».

Религия не развивается, пока она не дисциплинирована конструктивной критикой, не усилена философией, не очищена наукой и не взлелеяна преданным человеческим братством.

Евангелие Иисуса: «Все мы дети одного Отца, поэтому все мы братья», — раскрывает статус человека как живого сына живого Бога, который невозможно ни обезличить, ни формализовать; человеческая жизнь в этом статусе приобрела новый дар божественного достоинства.

Религия перестала быть делом одного народа, религиозной группы или церковной общины и стала исключительно делом индивидуума, — каждого конкретного человека.

Человека, уверовавшего в свое космического предназначение, погрузившегося в тепло семейных отношений духовного родства, сделавшего смыслом своей жизни познание и исполнение воли Бога.

Отдельно заострю внимание: обретение религиозного опыта   не должно исключать из жизни принцип эффективного взаимодействия с материальным миром.

Нельзя забывать про «ступеньку», с которой был сделан первый шаг в непостижимость, потеря связи с ней чревато последствиями.

Как истончение ранее обретенных смыслов приводит к проявлениям интеллектуального фанатизма, так и потеря устойчивости в материальном мире может привести к проявлениям фанатизма духовного, который таит в себе не меньшую опасность.

И в заключении: было бы неправильно обозначать пути приближения к Богу исключительно религиозными маршрутами. Бог, — есть Всё, и двигаться к Нему можно по той реальности, в которой мы с вами «живём, движемся и существуем».

Фактология науки и смыслы философии  представляют собой достойные варианты приближения к Истоку, являясь по сути органичным добавлением к религии, которая опекает ценности человеческой жизни.

Связь, восстановленная с Истоком, — религия, — побуждает человека жить на земле мужественно и радостно; она соединяет терпение со страстью, проницательность с усердием, сочувствие с могуществом, а идеалы с энергией.

«Быть «чем-то» большим по отношению к самому себе», — это девиз истинных сынов Бога; не важно чего мы достигли, важно чего мы каждый день достигаем.

Бесконечного Бога можно познавать только бесконечно, — и это прекрасно! И результатом такого познания всегда будет посвящение любви, в ответ на ту любовь, которую нам посвящает Бог, ведь: «Бог есть любовь» (1 Ин.4.16)